ОТПУСТИ МЕНЯ
На свадьбе дочери я плакала так, как не плакала, наверное, с детства. Горько, упоительно, безмолвно. Слезы текли и текли: по лицу, по фотоаппарату, которым я снимала молодых, по рукам.
«Чего ты так плачешь, – спрашивали гости, – ведь всё же хорошо. Посмотри на них: молодые, счастливые, красивые». Да, они были прекрасны, светились своей новой жизнью изнутри, сияли, летали, улыбались всем. А я плакала.
Я смотрела на дочь, такую хрупкую, еще совсем юную, и понимала, сколько забот ляжет на ее плечи через некоторое, совсем недолгое, время. Почти физически ощущала, сколько трудностей, страдания и печалей еще предстоит им пережить. Не потому, что они как-то предрасположены к этому, нет! А потому, что это приходится переживать всем. И так хотелось укрыть, спрятать, защитить свою маленькую, любимую, первую доченьку. Но она решительно отодвигала от себя все мои попытки уберечь ее.
Маша начала отдаляться, как все дети, в подростковом возрасте. Появилась своя жизнь, свои интересы, свои кумиры, свои друзья. Я радовалась, что всё идет как надо, и понимала, что скоро она нырнет в свою жизнь с головой, окончательно и бесповоротно. Но чтобы так быстро? В 18 лет? Сразу замуж? И уехать подальше от дома? Нет, к этому я оказалась совсем не готова.
«Я бы ни за что не допустила такого!» – сказала как-то одна решительная дама, узнав, что моя дочь вышла замуж в 18. И я представила себе, как она «не допускает»: запирает дома? Скандалит и кричит? «Чтобы ноги его здесь не было!» – это о ее друге. «Чтобы сначала закончила учебу!» – это о ней.
Я видела эти сцены так, будто они происходили у меня на глазах: крики, слезы, злые слова и обиды. И стену, огромную бетонную стену между ними, которую мать воздвигает своими руками.
Будем честными, скажем сразу тем, у кого дети еще совсем маленькие: эта стена всё равно появляется в какой-то момент, как бы ты ни старался быть внимательным и деликатным, любящим и интересующимся. Дети растут и отгораживают свой внутренний мир, свою хрупкую зарождающуюся самостоятельность, чтобы были силы состояться, уйти от родителей.
Наверное, некоторая бесчувственность молодости дана, чтобы осуществить этот разрыв, сделать свои первые шаги, не купиться на печаль в материнских глазах и всё же уйти, стать самим собой, а не маминым продолжением.
Потом, через некоторое время, если не пытаться пробить эту стену лбом, она исчезнет. Ведь отделившись и осознав себя, ощутив свои границы, поняв, кто ты и что ты, человек с новым интересом смотрит на мир, на тех, кто вокруг. Он по-другому смотрит на своих родных: уже не изнутри, а как бы снаружи, но всё же с той щемящей историей любви, детства, чтения книжек по вечерам, совместных прогулок и разговоров.
Почувствовав себя в безопасности от притязаний и требований обязательной возвратной любви, твой взрослый ребенок начинает снова разговаривать с тобой, чаще звонить, заезжать в гости. Иногда на это уходят годы.
И только когда отпускаешь совсем, зарождаются новые отношения – взрослого ребенка и взрослого родителя. Не того родителя, который кричит «отдайте мне мою игрушку, моего сыночка, он – смысл моей жизни и мое утешение», не того, который своими руками укрепляет подростковую стену: ребенок закрывается от тебя, а ты нападаешь, бомбардируешь, требуешь «выкинуть дурь из головы». Стена всё выше, броня на душе ребенка всё крепче.
Взрослый родитель, тот, который состоялся как родитель – это тот, кто отпустил.
Мы воспитываем детей, писал педагог Симон Соловейчик, чтобы стать им ненужными, чтобы дети научились обходиться без нас. Именно в этом – цель всего педагогического и родительского труда. И одно из условий – отпустить вовремя. Чтобы у молодых осталось время на ошибки, на набивание шишек, пока еще есть внутренние силы и задор, на поиск.
Это очень трудно. Действительно трудно. И не потому, что ты, родитель, коварен и зловреден, а потому, что ты любишь и переживаешь, тебе хочется уберечь и поддержать, хочется укрыть собой и принять на себя все его, твоего ребенка, удары. Не выходит.
Как в детстве надо давать падать, чтобы научился ходить, давать ошибаться, чтобы научился думать и читать, и делать какие-то самые элементарные вещи, так и здесь. Надо просто отпустить, разжать объятия, опустить руки и разрешить быть счастливым или несчастным, или усталым, страдающим, переживающим – отдельно от тебя, без твоей защиты, без твоей поддержки. Чтобы он научился жить.
Да, эта наука длится всю жизнь. И одна из истин, открывающихся вдруг, что ты ничем не можешь уже помочь своему выросшему ребенку. Только молиться и переживать. Улыбаться, когда пьешь чай в его – ЕГО – кухне, и плакать, когда едешь от него домой. Ну и любить. Так же, как и раньше. Еще сильнее. Жалеть и любить всегда.
Анна Гальперина
